Сегодня Россия вновь стоит перед выбором: какой путь развития предпочтительнее - либерализм или тоталитаризм?

Вдоволь нахлебавшись «дикого капитализма» в 90-е годы (который сохранил многие свои черты и сейчас), многие россияне ратуют за социальную направленность государства, к возврату к временам СССР.

Либерализм возник в Европе в период Реформации в 16 - 17 веках как реакция на засилье монархов и Церкви в лице Римского Папы. Из христианства выделилось протестантство, которое давало значительно больше свобод личности и поощряло инициативу отдельного гражданина.

Либерализм провозглашал равенство всех граждан перед законом, обеспечение каждому человеку данных ему от природы естественных прав (включая право на жизнь, на личную свободу, на собственность), установление свободной рыночной экономики, ответственность правительства перед обществом и прозрачность государственной власти.

Благодаря принятию курса на либерализм и переходу к протестантству в ряде европейских стран началось бурное развитие торговли и промышленности: появились машины с паровым двигателем, начали строиться железные дороги, существенно развилось судоходство. Вначале Нидерланды, а потом и Англия, Франция, Германия, США стали крупными экономическими и военными государствами.

В России же в 16 -17 веках восторжествовал тоталитаризм, одним из носителей которого явился Иван Грозный. При нём Россия существенно расширила свою территорию, в государстве окончательно утвердилось крепостничество.

Тоталитаризм - такая форма отношения общества и власти, при которой политическая власть берёт под полный контроль общество, образуя с ним единое целое, полностью контролируя все аспекты жизни человека.

Проявления оппозиции в любой форме жестоко и беспощадно подавляются и пресекаются государством.

Члены общества находятся в полной зависимости от правителя, не обладают достаточной самостоятельностью для принятия решения, передоверяя её властителю и тем самым снимая с себя ответственность. Поскольку правитель берёт на себя обеспечение членов общества жизненными ресурсами, это в какой-то степени выгодно для рядовых членов общества.

Гитлер прямо говорил своим солдатам: «Всю ответственность я беру на себя!»

То есть, ни в чём не сомневайтесь, ни о чём не думайте: убивайте, вешайте, сжигайте, уничтожайте – вы ни за что не отвечаете!
Очень удобная позиция для подчинённого!

Согласно неписанному договору между властью и народом, отдельный гражданин передаёт власти большинство своих прав, включая право на жизнь, на личную свободу, на собственность (а было ещё право первой ночи).
При этом власть не подотчётна народу.

Идеология тоталитарного общества направлена на оправдание подчинения личных интересов человека властителю, декларирует единство общества и подчёркивает неустанную заботу правителя о вверенном ему народе.

Искусственно создаётся и всемерно подогревается иллюзия полного одобрения народом действий власти. Это было можно наблюдать во времена правления всех российских самодержцев, Сталина, Брежнева.

Таким образом, тоталитарный строй присущ неразвитым обществам, в которых его члены выступают в качестве неких ограниченных, умственно и физически неполноценных детей, и их любящий, но строгий отец жёстко контролирует народ, держит его в узде и в чёрном теле и иногда что-то высочайше дарует от своих щедрот. За эту отеческую заботу подданные неустанно восхищаются мудрым, заботливым правителем и неустанно поют ему осанну.

Так, Николай II высочайше даровал народу Государственную Думу. Но если в царское время в Думе присутствовали представители рабочего класса, то сегодня в Госдуме заседают исключительно ставленники олигархов, живущих за счёт эксплуатации народа. Основное занятие думцев - изобретать законы, ущемляющие права граждан, и проворачивать свои собственные делишки.

В либеральном обществе каждый гражданин вправе самостоятельно принимать решения и несёт за них полную ответственность. Органы власти находятся под контролем гражданского общества в лице оппозиции, независимых суда и парламента.

Страны с либеральной экономикой успешно развиваются, в них созданы довольно приемлемые условия для жизни простых граждан. Любой человек имеет возможность подать в суд на представителя власти или на богатейшую корпорацию и выиграть процесс.

В то же время тоталитарные страны не восприимчивы к прогрессу, экономика в этих государствах отсталая. Характерной чертой тоталитарного государства является низкий уровень жизни населения, что нередко подтверждается карточной системой. Характерными представителями таких стран сегодня являются Северная Корея и Аргентина.

Ещё недавно Китай был тоталитарным государством; власти призывали еду для двоих делить на троих. Сегодня же Китай - государство с либеральной экономикой, по величине первой в мире, и постоянно растущим уровнем жизни населения.

Если рассмотреть таблицу государств по уровню жизни за 2015 год, то лидирующее положение в них занимают либеральные государства. На первых трёх местах располагаются Норвегия, Швейцария и Дания.
Китай занимает 52 место, а Россия находится на 58 месте, существенно уступая Малайзии, Тринидаду и Тобаго и даже Аргентине.

Видимо, России суждено до скончания веков оставаться тоталитарным государством, поскольку основная масса населения всё ещё находится в историческом детстве и мечтает иметь над собой мудрого, заботливого правителя, денно и нощно пекущегося о народном благе. Довольно наивное рассуждение.

Как говорили наши предки, обращаясь к варягам: "Земля наша обильна и велика, да порядка в ней нет; приходите княжить и владеть нами".
Ничего не изменилось в народном самосознании за тысячу лет.

Таблица государств по уровню жизни, 2015 год
http://gotoroad.ru/best/indexlife

Рецензии

"и мечтает иметь над собой мудрого, заботливого правителя, денно и нощно пекущегося о народном благе".
Конечно, гораздо достойнее мечтать о том, чтобы правитель был дурак, сволочь и пёкся только о своём кошельке))
Извините, может быть, Вы не то хотели сказать, но я предпочитаю читать буквально то, что написано.
Что до тоталитаризма, то если бы он был в современной России - Вы бы не писали свои статьи, а я бы их не читала. И партий в стране было бы - ровно одна. Но народ почему-то не понимает своего блага и всё ругается, ругается... Забыли, что если бы начали ругать правительство при Сталине или даже Брежневе - закончилось бы это всё быстро и неблагополучно для ругателя.
С уважением,

И ещё: Вы пишите, что Вам нравится существующий порядок. Что тут может нравиться, когда люди в команде Путина беззастенчиво наживаются, грабят страну на миллиарды рублей и остаются безнаказанными, когда власть не подотчётна перед народом?
Власть стоит перед выбором: или продолжать жуировать за счёт государства или улучшать положение народа. Власть выбирает первое, в результате народ нищенствует, и даже работающий остаётся нищим, и тогда приходится повышать пенсионный возраст.
У меня есть статья "Путин горой за реформы", в ней я написал, что ждут россияне от Президента. И не дождутся. Отсюда и митинги протеста.
Вчерашнее выступление президента СМИ раскритиковали: он только подлакировал грабительскую, антинародную сущность реформы. Митинги протеста не сойдут на нет, они будут продолжатьья. Смысл митингов: прекратите воровать, дайте что-то и людям!
Набиулина сбежала в Америку с деньгами. Как считают СМИ, в этом замешаны также Путин и Медведев. ИМ - верить?????

Политические, экономические и социокультурные изменения, имеющие место в современном мире, вовлекают фактически все без исключения страны во всеобъемлющую трансформацию существующего миропорядка. Важным средством реализации этой цели в интересах глобального управленческого сообщества становится утверждение в массовом сознании псевдонаучных концепций, созданных в целях защиты либерального социального уклада (как якобы демократического и горизонтально управляемого), сложившегося мирового разделения труда и геополитического расклада сил. И если самоидентификация Запада, начиная с 1950-х гг., осуществляется в рамках сменяющих друг друга доктрин постиндустриализма (включая такие его современные модификации, как «общество знания» и «сетевое общество»), обещающих человечеству свободное и обеспеченное будущее посредством развития технологий, то для характеристики альтернативных, тем более сопротивляющихся западной гегемонии режимов, стран, цивилизаций настойчиво продолжает использоваться понятие «тоталитаризм» (в значении государственного произвола, нарушения прав человека и т.п.).

В действительности, как отмечает В. Каменев , «за тоталитарными обвинениями скрывается большая идеологическая ложь. Если стать на эту точку зрения, то современный Запад уже превзошел в тоталитарности своей пропаганды и Гитлера, и Сталина, об этом говорят, хотя бы, разоблачения электронной слежки спецслужб США Сноуденом, откровения американских «экономических убийц», практика тайных тюрем ЦРУ и узаконенные (!) пытки заключенных» . Человечество становится свидетелем торжества агрессивного ультра-либерализма, требующего тотального мирового господства любой ценой, и превращения такого – тоталитарного –либерализма в либеральный тоталитаризм . Не удивительно, что словосочетание «либеральный тоталитаризм» и термины-синонимы («неототалитаризм», «информационный тоталитаризм», «soft-тоталитаризм», «light-тоталитаризм» и др.) все чаще становятся устойчивыми определениями при характеристике процессов и явлений в современном мире.

В этих условиях чрезвычайную важность приобретает задача четкого концептуального оформления понятия «либеральный тоталитаризм» и определения его черт, что представляется возможным на основе сравнительно-аналитического обзора и осмысления научно-философских трудов, посвященных данной тематике. Здесь стоит указать в качестве заслуживающих внимания и довольно высоких оценок на несколько работ современных российских авторов, уже предпринимавших в последнее время попытки подобного рода. Так, Р.Р. Вахитов производит обзор критики манипулятивных и репрессивных механизмов западного общества рядом западноевропейских левых интеллектуалов середины и второй половины XX столетия . В.А. Тузова рассматривает взгляды на проблему либерал-тоталитаризма как тоталитаризма информационного некоторых современных восточноевропейских и отечественных авторов . Работа К.П. Стожко и А.В. Чернова в целом представляет собой обзор библиографии критического анализа экономической модели нового тоталитаризма . Однако в своих выводах указанные авторы не пришли к концептуальному синтезу , к выделению упорядоченного перечня признаков либерального тоталитаризма, что и становится основной целью данной статьи.

Напомним, что концепт «тоталитаризм» впервые вводится в политологический дискурс итальянскими либералами-антифашистами Дж. Амендолой и П. Гобетти в начале 20-х гг. XX в. для критики установившегося режима Б. Муссолини. В ответ Дж. Джентиле предпринял попытку элиминации негативности, интерпретации тоталитаризма, релевантной идеологическим запросам итальянского фашизма. В следующем десятилетии в странах-лидерах «свободного» мира была взята на вооружение риторика, пытавшаяся использовать любые общие черты фашизма и советского социализма для объединения их под одной вывеской и тем самым морально-идеологической дискредитации последнего (ее, в частности, охотно использовали Л. Троцкий, У. Черчилль, Г. Трумэн ). Дальнейший этап –стремление подвести эти утверждения под прочный теоретический фундамент, что попытались сделать чуть раньше – Ф. фон Хайек (фашизм и нацизм – не реакция на социалистические тенденции, а неизбежное их продолжение и развитие) и К. Поппер (противопоставление «открытого» и «закрытого» общества), чуть позже – Х. Арендт (квинтэссенция тоталитарного правления –террор, а также идеология, навязывающая сверхсмысл, исполняющий законы Природы или Истории), К. Фридрих и З. Бжезинский (перечень определяющих признаков тоталитарного общества). К концу 1950-х – середине 1960-х гг., после выхода работ Х. Линца, Р. Арона и др., «каноническая» концепция тоталитаризма содержала уже полтора десятка черт, причем универсальность некоторых из них (таких, как отрицание традиционной морали и полное подчинение выбора средств поставленным целям, приверженность экспансионизму, всеобъемлющий контроль правящей партии над вооруженными силами и распространением оружия среди населения) вызывает определенное сомнение или недоумение.

Еще раз подчеркнем, что практически все теоретики тоталитаризма и их последователи утверждают несомненную (для них) тождественность коммунизма и нацизма как антидемократических режимов, существующих в оппозиции «свободному» обществу либерализма, «которое не знает объединяющей всех цели, … наслаждается процессом жизни, а не результатом . Поэтому более поздние попытки создать эмпирическую, построенную на базе реальных, верифицируемых фактов теорию тоталитаризма не имели большого успеха, все больше расходились с действительностью по мере либерализации политического режима стран социализма и к тому же не отражали принципиальные отличия различных «тоталитарных систем» (в вопросах отношений собственности, социальной справедливости, ориентации на национализм или интернационализм и др.). В силу своей вполне определенной политической ориентации такая концепция тоталитаризма оказалась слишком упрощенной, в чем-то даже примитивной, продолжая существовать исключительно как идеологическое оружие.

Правда, именно по этой причине в условиях капитуляции социалистической системы в конце 1980-х – начале 1990-х гг. на постсоветском информационном пространстве классическая концепция тоталитаризма получила одно время широчайшее использование в целях дискредитации самих принципов социальной справедливости, альтруизма.

Типичным примером могут служить идеи К.С. Гаджиева , который, отделяя тоталитаризм от абсолютизма, авторитаризма, деспотизма как феномен, принадлежащий исключительно XX столетию, произвел его нехитрую типологизацию на правый (фашизм и национал-социализм) и левый (коммунизм). Цель тоталитаризма, по его мнению, состоит не только в принудительной трансформации всех видов общественных отношений и институтов, разрушении социальной стратификации (курсив автора статьи), уничтожении традиции, но и в целенаправленном изменении собственно человеческого бытия, «полной переделке, трансформации человека в соответствии с идеологическими установками» , конституировании нового типа человека, атомизации и фрагментизации общества. Террор рассматривается Гаджиевым как сущностная характеристика тоталитаризма, и применяется не только для уничтожения и запугивания, но и в качестве обыденного инструмента управления массами.

В главном с К.С. Гаджиевым согласен А.Г. Таубергер , претендующий, правда, на поиск объективных закономерностей, трактующий тоталитаризм как «метод мобилизации масс, специфический мобилизационный ответ на резко кризисную ситуацию» , неизбежно следующий из задач «догоняющей модернизации». По его мнению, «основной сущностный признак тоталитаризма – стремление к созданию «нового человека» с изменением его внутренней природы так, чтобы он отождествлял интересы общества (государства) со своими личными интересами», при этом перманентный террор, слияние всех ветвей власти, подчиненность государственной власти средств массовой информации относятся к второстепенным элементам тоталитаризма .

Подобная картина моделей общественного устройства обоснованно подвергается критике на основе сопоставления с эмпирической реальностью. И здесь оказывается, что О. Хаксли свой «дивный новый мир» выводил из современной ему капиталистической либеральной демократии, а закрытое общество, описанное у К. Поппера (равно как, скажем, и антиутопия Дж. Оруэлла), – это просто слепок темных сторон самой же западной цивилизации. Либерализм сегодня представляет собой идеологию, требующую от любого государства служения не своему народу, а глобальным монополиям. США как мировой геополитический субъект объявили о своей системной «моральной» монополии на истину, при которой полностью отсутствует какой-либо намек на возможность существования других систем, идеологий и проектов. Та стратегия действий, которую предлагает идея глобализации, априори считается абсолютной и стоящей выше любой альтернативы. Отныне такие темы, как рынок или преследование частных интересов предстают как выражение даже не лучшего, а единственно возможного образа жизни. Рынок приобретает сакральный характер (при том что на практике он давно превратился в фикцию), иерархия потребительства уподобляется божественной иерархии.

В ситуации явственного обнаружения все новых и новых признаков тоталитаризма в социальном бытии именно государств-лидеров Западного мира (по утверждению М.Г. Делягина , «…современный либерализм – это фашизм сегодня, фашизм не индустриальной, но информационной эпохи» ), актуальное звучание обретают как раз его «неклассические» версии.

Как отмечает Р.Р. Вахитов, феномен этого «мягкого, либерального тоталитаризма» глубоко изучен в работах «новых левых», стремившихся раздвинуть границы классического марксизма за счет синтеза его гуманистического содержания с иными философскими направлениями Новейшего времени – психоанализом, структурализмом, экзистенциализмом и вскрывших сам механизм действия капиталистической идеологии .

У истоков этого направления в понимании феномена тоталитаризма стоит А. Грамши , позаимствовавший из русского марксизма термин «гегемония», но наполнивший его новым содержанием. Гегемония буржуазии осуществляется при помощи целого ряда институтов – школ, профсоюзов, партий, ассоциаций, которые исподволь внушают массам совершенно определенные идеи, представляющие ее господство «естественным, незыблемым порядком вещей». Причем, в качестве проводника подобных идей выступает особая, взращенная правящей элитой социальная группа – буржуазные интеллектуалы, сила воздействия которой особенно велика вследствие того, что ее составляют во многом выходцы из народа. Главное средство гегемонии – создаваемая такими интеллектуалами и ими же проводимая в массы идеология, выражающаяся в самых различных формах – от прямых политических призывов до полунамеков, содержащихся во внешне «аполитичных» произведениях литературы или в учебных программах школ. Вне зависимости от этого, все они направлены на формирование определенного – выгодного гегемону – образа мыслей .

Огромная роль в расширении взгляда на субъект тоталитаризма принадлежит Франкфуртской школе .

Уже представители ее «старшего» поколения – Т. Адорно и М. Хоркхаймер – выдвинули тезис о связи научной рациональности и политического тоталитаризма, развитие которого подвело их к выводу о том, что фашизм есть своего рода диалектический плод парадигмы Просвещения: гипертрофия рацио привела к само-раскрытию в этой рациональности ее иррациональной, мифологической природы. На основе этого тезиса Г. Маркузе – представитель «младшей» генерации франкфуртцев – полагал, что из тезиса: «мы должны полностью подчинить себе природу» прямо вытекает тезис: «мы должны научиться управлять обществом и человеком», иными словами технология не может быть нейтральна, а классическая механика и паровая машина рождают Освенцим. Идеал тоталитарного проекта – общество-машина, где люди выполняют роль винтиков. Ничего подобного не могло прийти в голову человеку античности или средних веков, когда господствовало органическое понимание космоса и общества. Процесс перехода общества к тоталитаризму ускорился в годы 1-й Мировой войны – именно тогда началось формирование опирающихся на научную рациональность механизмов общественного контроля (до этого власть не ставила себе целью методично подчинить себе умы и волю всех граждан и удовлетворялась необходимым, эпизодическим политическим и идеологическим насилием).

Смысл либеральной разновидности тоталитаризма сфокусирован у Г. Маркузе в следующем утверждении: «В развитой индустриальной цивилизации царит комфортабельная, умеренная, демократическая несвобода, свидетельство технического прогресса» . Созданы мощнейшие информационно-технические механизмы подавления скептицизма и протеста в самом зародыше (телевидение, шоу, реклама, лотерея и т.д.). Мир «одномерных людей» – «общество без оппозиции», поскольку при господстве лояльного «счастливого Сознания», удовлетворенного контролируемым комфортом, убаюканного ложной свободой и не желающего пользоваться даже доступными ему критическими институтами, почти нет людей, которые умеют мыслить самостоятельно. Везде царит культ унификации – покупают те товары, которые рекламируются, повторяют те мысли, которые признаны «прогрессивными». Ассортимент этого общества велик, однако одновременно оно и самое бедное, поскольку не может предложить человеку ничего кроме товаров. Свобода, которой это общество так кичится – иллюзорна, это свобода выбора между товарами примерно одного качества. При этом властная элита располагает мощнейшими механизмами подавления, скрытой идеологией, сильной именно тем, что большинство людей этого общества искренне убеждены, что никакой идеологии в нем не имеется, что они живут в «свободном мире».

К становлению теории либерального тоталитаризма имеет непосредственное отношение и учение Г. Дебора о современном капитализме как «Обществе Спектакля». Спектакль – апогей открытого К. Марком капиталистического отчуждения (где человек теряет не материальные блага, как при экономической эксплуатации, а самого себя, творческую суть, становясь пассивным, послушным объектом манипуляции, вещью, товаром) – превратилось всё – политические дебаты в парламенте, террористические акты, продажа уцененных товаров. Специально смонтированный и продуманный спектакль со своими постоянными сюжетами (авиакатастрофы, теракты, сексуальные похождения «звезд» и т.п.) властно вторгается в жизнь, деформирует ее, наполняя своими смыслами, т.е. идеологией и начинает выдавать себя за саму жизнь. В результате становится невозможно различить, где кончается Спектакль и начинается реальность, ибо спектакль становится настолько тотальным, что в него начинают верить даже те, кто его создают.

Позднее, в «Комментариях к Обществу Спектакля» Г. Дебор пророчески выдвинул идею о том, что крушение СССР и монополия рынка приведет к торжеству нового вида спектакля – интегрированного , который будет совмещать в себе диктат потребления и сильный репрессивный аппарат .

И. Валлерстайн уже после капитуляции системы социализма не только обосновал отсутствие противостояния тоталитарных идеологий, с одной стороны, и либерализма, с другой, но и поставил под сомнение традиционное изложение послевоенной истории XX в. как истории биполярного мира. Противостояние социализма и либерализма, по мнению Валлерстайна, было частью консенсуальной политической игры в интересах глобальной мировой политики и глобального либерального проекта, элементами которого они являлись: «Существовала лишь одна истинная идеология – либерализм, которая нашла свои проявления в трех основных обличьях» . Крушение социализма в конечном итоге имеет следствием глубокий кризис либерализма, который стремительно теряет свою легитимность.

Наличие прямой связи между либерализмом и тоталитаризмом устанавливает Т. Сунич . Он отмечает, что, поставив людей исключительно в экономическую зависимость друг от друга и уничтожив более традиционные связи родства и патриотизма, современный либерализм с неизбежностью придет к созданию общества, где в тяжелые времена каждый будет стремиться перекупить, перехитрить и обойти прочих, расчищая таким образом поле для «террора всех против всех» и готовя почву для возникновения новых тоталитарных систем .

З. Видоевич констатирует уже наступление в современном мире либерального тоталитаризма, обусловленное отсутствием у западного мира новой жизненной философии, поскольку «пресыщенность вещами и исчерпанность цивилизационной парадигмы как бесконечной аккумуляции предметов и мощи делают в исторической перспективе западный проект по существу нереальным, так как он не может предложить что-нибудь существенно новое» . Тоталитаризм не является стохастическим социальным явлением, а представляет собой «постоянно присутствующую тенденцию западной цивилизации и неизбежное последствие вырождения либеральной демократии» . Источники либерального (или постмодернистского, по терминологии самого З. Видоевича) тоталитаризма коренятся в политической экономике современного капитализма, основанной на глобальной роли мультинациональных компаний, стремящихся действовать как фактическая планетарная власть, планетарном насилии и сверхсовременных технологиях. Последние предоставляют неограниченные возможности для манипуляции массовым сознанием (и подсознанием); при этом происходит постоянное методологическое совершенствование манипуляций. Атомизированные индивиды при этом оказываются в мире консьюмеризма и «тиражирования и объединения в сети псевдореальности, или, говоря постмодернистским языком, «симулякра» . Иными словами, современный тоталитаризм обладает свойством «идеологического самоискажения собственной сущности» .

Системный кризис, переживаемый постсоветской Россией, явное несоответствие объяснительных концепций либерал-глобализма существующей реальности способствовали осознанию наличия доминирующей идеологии и агрессивной стратегии Запада по крайней мере частью научно-философского сообщества постсоветской России.

Мощным толчком послужило распространение поздних работ А.А. Зиновьева , в которых предельно ясно и откровенно объяснялись механизмы функционирования, экспансии и устойчивости Западной цивилизации в Новое и Новейшее время. Мыслитель постоянно подчеркивал, что политическая стабильность западных обществ на протяжении последних столетий обеспечивается не выборностью представительной власти и многопартийностью, а системой институтов «сверхгосударства» . Сверхгосударство образует разросшийся аппарат полиции, судов, тюрем, а самое главное, – спецслужбы, тайные общества, элитарные клубы, транснациональные корпорации, которые на деле никак не контролируются обществом, в некоторых случаях вообще не узаконены в праве, но целиком управляют властью видимой, обладая неограниченными финансовыми возможностями, идеологической сплоченностью, дисциплинированностью, широчайшим выбором средств и форм репрессивного подавления и устранения противников глобального миропорядка .

Среди отечественных исследователей теории и практики тоталитарного хозяйства можно назвать С.Н. Бабурина, В.М. Межуева, А.С. Панарина, Л.М. Марцеву и др. Современный тоталитаризм, согласно представителям теории экономической дискриминации , вполне может уживаться с рыночной экономикой, мимикрировать в условиях «представительной демократии», приобретать форму охлократии и бюрократии. Стоит привести суждение Р.Л. Лившица о том, что рыночная диктатура обладает всеми признаками тоталитаризма и использует самые современные технологии: ювенальную юстицию, специальную пропаганду, манипулирование сознанием . Характерными признаками диктатуры рынка являются следующие: рыночные отношения охватывают все сферы человеческой жизнедеятельности, в т.ч. частную, превращая в товар самого человека; рыночные институты «работают» под жестким контролем государства, создавая лишь видимость свободы хозяйственной деятельности; рыночные принципы действуют только в период благоприятной конъюнктуры, но полностью или частично прекращают свое действие в условиях кризиса (когда становятся допустимыми жесткие ограничения со стороны государства). При этом в условиях дискриминационной экономики (отрыв от производства материальных благ и знаний в пользу экономики услуг) – искусственно девальвируются все духовные ценности, которые также получают более низкий публичный статус. Вместо духовных благ они низводятся до уровня простых услуг: услуги по образованию, по научным исследованиям, по здравоохранению и т.д.

В.П. Пугачев в сформулированной им концепции информационно-финансового тоталитаризма выделяет две сочетающиеся группы методов воздействия на поведение человека: 1) информационные , основанные на возможностях тотального контроля за личностью с помощью современных спутниковых, компьютерных, PR-технологий; 2) экономические , используемые контролирующей государство финансово-политической олигархией. Более широкие возможности, по мнению политолога, несомненно, принадлежат информационным методам как более эффективным, по сравнению с которыми очевидной становится примитивность основанных на прямом внешнем насилии методов классических тоталитарных режимов. Более того, современные методы социального контроля зачастую заимствуются из других наук, например, кибернетический триггерный способ управления, предполагающий управление социальной системой «…через контроль лишь за ее ключевыми точками, которыми применительно к современному обществу являются прежде всего финансовые ресурсы, электронные СМИ, наиболее влиятельные элиты и организованные группы» . К важнейшим характеристикам информационно-финансового тоталитаризма автор относит также разрушение традиционных аксиологических установок, формирование массового типа личности, манипуляцию сознанием и поведением .

Экзистенциальная концепция природы тоталитаризма В.Ю. Даренского выстраивается на базе следующей дефиниции: «Тоталитаризм – это такой тип социально-экономического, политического и культурного устройства общества, при котором носители власти пытаются максимально унифицировать жизнь людей в соответствии c определенной идеологической и мировоззренческой доктриной путем максимального воздействия на формирование личности» . Репрессии исследователь не относит к необходимым атрибутам тоталитаризма, поскольку его суть состоит в саморазрушении человека, возведении государства в псевдоабсолют, полагании себя способным контролировать основы человеческой жизни. Репрессии тоталитаризма обусловлены сопротивлением людей саморазрушению, но при отсутствии сопротивления они излишни. Поэтому современный тоталитаризм – это «тоталитаризм потребительского общества и тотальной манипуляции сознанием», прикрывающейся идеологией либерализма .

А.Г. Дугин, определяющий современное западное общество как «третий тоталитаризм», пишет следующее: «Либерализм тоталитарен по-особому. Вместо прямых физических репрессий против инакомыслящих он прибегает к тактике «мягкого удушения», постепенного сдвига на окраину общества диссидентов и оппонентов, к экономическому шантажу и т.д. … доминирующая идеология Запада (либерализм) активно борется с альтернативными политико-идеологическими проектами, но использует для достижения своих целей методы более тонкие, более «мягкие», более отточенные, чем известные до того формы тоталитаризма. Либеральный тоталитаризм не брутален, но завуалирован, призрачен, невидим. Однако от этого он не менее жесток» . Дугин отмечает, что сам факт выдвижения индивидуума как высшей ценности и меры вещей есть проекция общества, то есть форма тоталитарного влияния, идеологической индукции. Индивидуум есть социальный концепт, сам человек узнает о том, что он – частное лицо только из общества, причем из такого, где либеральная идеология доминирует. Поэтому либерализм есть тоталитарная идеология, настаивающая с помощью классических методов тоталитарной пропаганды на том, что индивидуум есть высшая инстанция. Либеральное общество, противопоставляя себя массовым обществам социализма и фашизма, в свою очередь, остается массовым и стандартизированным. Чем больше человек стремится быть не обычным в контексте либеральных парадигм, тем более похожим на других он становится .

При этом А.Г. Дугин (как и З. Видоевич), смог ощутить сложную связь между идеологией либерального тоталитаризма и постмодернистским дискурсом. Пусть философы-постмодернисты подвергли критике претензии Западной цивилизации на демократию, равенство и толерантность, доказали, что все это – заувалированные формы контроля и репрессивного подавления Другого. В сущности, постмодерн открывается как новый ход стратегии модерна, который осознал неэффективность борьбы с традицией через ее прямое отрицание, как его итог. Отсюда понятие «конца истории» и аналогичные концепции оптимистических либералов, отождествивших постмодерн с окончательной победой своих идеалов .

А.В. Щипков , в рамках критики классической теории двух тоталитаризмов как противников либеральной демократии, и утверждения о наличии только одного тоталитарного режима – либерального (составными частями, вариантами которого выступают фашизм и коммунизм), уничтожающего традиционное христианское общество, обращается к анализу морально-этических оснований либерализма и фашизма. Утверждая об их полной идентичности, он непосредственно обнаруживает по крайней мере два общих императива : 1) тотальной конкуренции, то есть естественного отбора, перенесенного из животного мира в человеческое общество; 2) расколотого мира, поделенного на «высших» и «низших» (не имеющих прав человека), легко исключающего из понятия человеческого, разумного, цивилизованного целые народы, расы, культуры (в разное время это могли быть ирландцы, негры, азиаты, славяне вообще, русские и др.), продолжающегося конструирования идентичности по принципу «мы–они» .

Осмысление тоталитарной эволюции либерализма, превратившегося ныне в агрессивный догматизм, не признающий никаких альтернатив, подводит к выводу о том, что он так и не устоялся как идеология, а превратился в широкий путь «освобождения» индивидуума от коллективной идентичности: вначале от религиозной и сословно-корпоративной, затем от государственной, национально-этнической, семейной, в настоящее время – от гендерной, а в ближайшей перспективе – от генетической. В этом – духовном и телесном –расчеловечивании каждого индивидуума и состоит конечная цель стратегии коллективного сверхгосударства. Объяснение же мотивов кардинального перевоплощения либерализма возможно в рамках теории антиморали.

Распространение и эволюция установок антиморали в целом осуществлялись в рамках двойной доктрины (одни постулаты – для «профанов», другие – для «посвященных» и «избранных»), через спекуляцию понятиями «гуманизм», «свобода», «разум», «демократия», «прогресс» и т.п. Наряду с акцентированием внимания лишь на негативных сторонах и проявлениях традиции, ее интерпретации исключительно как предрассудка, а новизны – как прогресса и истины, главной инверсией стала замена местами в иерархии ценностей понятий «добро» и «свобода» с последующим разрывом их связи (что вполне коррелирует с базовой заповедью сатанизма: «Ничего нельзя запрещать и всё позволено»). Сверхгосударство как коллективный субъект-носитель антиморали производит иерархический отбор сотрудников по степени приверженности антиценностям и ввод «посвященных» в сферы легальной политики и управления, масс-медиа и т.д.

То, что антимораль как метаидеология выдает за рациональность, есть лишь внешняя логика, ее форма. По замечанию К. Касториадиса , «в силлогизмах современного мира посылки заимствуют свое содержание у воображаемого. И преобладание силлогизма как такового, навязчивая идея «рациональности», отделенной от всего остального, формируют воображаемое второго порядка. Псевдорациональность современного мира – одна из исторических форм воображаемого. Она произвольна в своих конечных целях, поскольку последние не основываются на разумных основаниях» . Недаром на протяжении всего последнего столетия в литературе и искусстве жадно эксплуатируется тема психического расстройства, безумие возводится в культ, поскольку больное сознание воспринимает и создает картину не подлинного мира, а параллельной реальности. В этой ситуации корректно говорить о тоталитарной шизофренической логике.

Создание же воображаемого достигается посредством лженауки . Антимораль сегодня систематически прибегает к сконструированной лженаукой псевдореальности, с тем, чтобы в одних случаях сгладить, замаскировать цинизм и нигилизм, в других – представить их чем-то естественным, объективным, единственно возможным.

Так, техноутопические проекты в рамках т.н. НБИКС-конвергенции призваны прежде всего эмпирически обосновать «естественность» антиморальных и античеловеческих доктрин транс- и постгуманизма; концепция гендерного конструирования напрямую связана с ценностным нигилизмом постмодернизма; либертарный подход в теории права и монетаризм в экономической теории обслуживают идеологию социал-дарвинизма и анархо-капитализма .

Таким образом, «зеркально» отталкиваясь от признаков тоталитаризма, которые в годы «холодной войны», пытаясь отождествить нацистскую Германию и СССР, выделяли классики тоталитарной школы, с учетом «антидемототалитарных» наработок мировой и отечественной мысли (включая, кроме ранее упомянутых авторов, тех, кто прямо доказывает псевдо- и антидемократичность всей общественно-политической системы «свободного мира»: Л. Фельд, Дж. Кьеза, А.Д. Богатуров, В.Л. Авагян, В.В. Сорокин С.Г. Кара-Мурза) , можно выделить следующие характерные признаки наступающего либерального тоталитаризма:

Литература

1. В аллерстайн И. После либерализма. М.: Едиторная УРСС, 2003. 256 с.
2. Вахитов Р.Р. Либеральный тоталитаризм: репрессивные механизмы современного западного общества и их критический анализ в зарубежной философии ХХ века. URL: http://www.situation.ru/app/j_art_20.htm (дата обращения: 21.07.2017).
3. В идоевич З. Либеральный тоталитаризм // Социологические исследования. 2007. № 12. С. 39-49.
4. Гаджиев К.С. Тоталитаризм как феномен XX века // Вопросы философии. 1993. № 2. С. 3-25.
5. Головатенко А.Ю. Тоталитаризм XX века. М.: Школа-пресс, 1992. 96 с.
6. Грамши А. Теория гегемонии. URL: http://politiko.ua/blogpost67770 (дата обращения: 25.07.2017).
7. Даренский В.Ю. Тоталитаризм как экзистенциальный феномен // Гуманитарный вектор. 2014. № 3 (39). С.122-129.
8. Дебор Г.

Двадцатый век обладает стойким послевкусием. Он давно закончился, а ощущение конца эпохи все не проходит. Для Запада это что-то новое, а нам, родившимся в СССР, данный феномен хорошо знаком: это состояние застоя. Сегодня оно связано со сферой политических идей. Точнее, с набором ключевых политических понятий, которые задают смысловую атмосферу последних двух с половиной десятилетий.

Метаморфозы политического языка

После распада социалистического лагеря в политический обиход вводится обойма новых концептов, ранее не актуальных.

Один из них – «модернизация» – был адресован странам бывшего советского блока и приглашал их занять место в мировом разделении труда, являясь мягким и политкорректным синонимом колониальной зависимости.

Другой пример – выражение «конец истории». Оно обрело популярность благодаря философу, политологу и политическому экономисту Фрэнсису Фукуяме и его книге «Конец истории и последний человек». Понятие «конец истории» также содержало в себе четкий и недвусмысленный месседж, причем весьма радикальный по содержанию. Это было не просто подведение черты под «двухполярной» эпохой и так называемой модой на марксизм. Речь шла о том, что мировой политике вообще следует отказаться от историзма и очистить от исторических смыслов политический язык. Отказаться – в пользу чего? В пользу новой политической метафизики, в центре которой оказалось понятие общемирового либерального консенсуса.

Разумеется, идея была утопической. «Консенсус» не сложился. Часть мира, не входившая в среду обитания «золотого миллиарда», не приняла новые порядки – ужесточение экономической политики, курс на вестернизацию и пр., – кое-где возникли попытки занять активную наступательную позицию (вспомним саддамовский Ирак). Тогда, с точки зрения сторонников консенсуса, пришел черед полицейских мер. Эти меры давно и подробно описаны политологами и военными аналитиками. Нас же волнует прежде всего та сторона международного полицейского режима, которая выразилась в глобальной смене политического курса.

Главное заключалось в том, что вместо идеи «конца истории» на первый план вышла концепция «конфликта цивилизаций». Этим понятием мы обязаны американскому социологу и политологу Сэмюэлю Хантингтону. Такая замена (или подмена) терминов говорила о многом. Прежде всего она, разумеется, указывала на готовность мировых элит к войне между Севером и Югом, но не только. Не менее существенно то, что тем самым провозглашалась кардинальная смена политического языка. Вместо языка политики и экономики в мировой обиход возвращался язык культурно-цивилизационных различий. В том, что это именно возврат к прошлому или, точнее, его ремейк, нет никаких сомнений. И неважно, кто провозгласил этот путь первым – профессор Хантингтон или иранские аятоллы. Кто агрессор, а кто жертва, можно понять, исходя из разницы весовых категорий двух конфликтующих субъектов.

Идеологический сдвиг, скрытый за сменой понятий и терминов, до конца не проговаривался (в угоду политическим приличиям), но подразумевался. Тем самым был взят курс на отмену всего, что успело произойти в политическом словаре за последние сто лет.

Вернемся немного назад. До ХХ века европейская имперско-колониальная идеология оформлялась в романтических терминах вроде «бремени белого человека», в утверждениях о «необходимости цивилизовать дикарей». Этот лексикон устарел тогда, когда набрал силу марксизм, под влиянием которого такие явления, как мировое неравенство и зависимость одних стран от других, были переведены на язык политэкономических категорий. Поэтому во времена СССР речь шла о противостоянии двух социально-политических «систем», но не «двух культур» или «двух цивилизаций». Само существование альтернативы, пусть даже советской с ее очевидными изъянами, вынуждало выбирать выражения.

После распада советского блока либеральный мейнстрим вновь возвращается к доктрине открытого, а не экономически замаскированного колониализма. И вот на повестке дня – новый «конфликт цивилизаций». Что это такое? Знак того, что приличия отброшены. Либеральная теория сделала семимильный шаг назад и остановилась где-то посреди эпохи Британской Ост-Индской компании. Ведь от концепции культурной полярности (вариант прежнего «Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись») полшага до идеи культурной исключительности, а затем и биологического превосходства.

В связи с этим можно смело говорить о регрессе и архаизации всей либеральной семантики: сублимация политических идей уходит в прошлое. Социальное неравенство вновь оправдывается культур-расистскими доктринами. При этом замена понятия «культурная неполноценность» на «несоответствие демократическим стандартам» вряд ли может кого-то обмануть: эвфемизмы – продукт языка, а не политической реальности.

Морально-политическая максима

Парадигма новой политики, вступившая в силу после 1989 года, несмотря на крайнюю степень изношенности, все еще занимает господствующие высоты в мире. Она морально деградирует и структурно упрощается. Но даже самая пещерная идеология нуждается в моральных ориентирах. Концепция добра и зла присутствует во всякой политической доктрине, и та, о которой мы говорим, тоже имеет четкую систему этики. Система эта, впрочем, довольно старая. Она основана на концепции «двух тоталитаризмов» (шире – «закрытых обществ»), появившейся в работах философа и социолога Карла Поппера («Открытое общество и его враги»), философа Ханны Арендт («Истоки тоталитаризма»), политолога Збигнева Бжезинского и некоторых других авторов. Концепция родилась с началом холодной войны, но оказалась намного долговечнее политических блоков. Смысл ее прост: коммунистические и фашистские режимы являются политически родственными и противостоят либеральным демократиям.

В системе нового мышления, о которой так много говорили в эру Горбачева и Рейгана по обе стороны ветшающего «железного занавеса», максима «тоталитаризма» занимала почетное место. Именно теория двух тоталитаризмов (или «двойного» тоталитаризма) служила тем мостиком, который был переброшен из политического вчера в политическое сегодня. Нынешняя политика силы как бы искупалась вчерашними жертвами. Тоталитаризм служил индульгенцией, выданной историей сторонникам нового глобального миропорядка.

Разумеется, с логической точки зрения эта позиция не выдерживает никакой критики, но психологически она очень действенна. Механизм воздействия на общественное сознание довольно прост: это постоянное напоминание об исторической травме. То есть апелляция не к рациональной, а к эмоциональной сфере. Без картины темного тоталитарного прошлого не вырисовывается картина светлого либерального будущего (из-за слишком большого количества издержек в виде «межцивилизационных» войн, смены режимов и пр.). Поэтому так необходим образ исторического врага.

Неудовлетворенность теорией

Со времен Карла Поппера и Ханны Арендт общий концептуальный каркас теории не изменился: речь по-прежнему идет о «плохих» тоталитаризмах, которые противостоят «хорошему» либерализму. Но со временем эта манихейская модель стала все чаще попадать под огонь критики на Западе, а не только в СССР. Что неудивительно: ведь теория с самого своего рождения напоминала катехизис. Ее можно было или целиком принять, или целиком отвергнуть. Причем, как и в вульгарной версии коммунизма, в «двутоталитарной» концепции была очень заметна эмоциональная составляющая (инфернальная символика, мотив абсолютного зла, категорическое «никогда больше»).

А это тревожный симптом.

Неудивительно, что уже в 60-е годы появились политические концепции, которые шли вразрез с «двутоталитарной» ортодоксией. Здесь в первую очередь надо сказать о представителях неомарксистской Франкфуртской школы. Старшие представители школы, Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер, рассматривали, в частности, фашизм как побочный результат двух глубинных исторических процессов. С одной стороны – доминирование стандартов рациональности, навязанных Европе эпохой Просвещения. И другой, встречный процесс – нацистский археомодерн – аффективную реакцию на эти стандарты иррациональных пластов европейской культуры (фашистский археомодерн) (см.: Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика Просвещения).

Исследователи 60-х описывали репрессивные механизмы всех трех идеологических модусов западного общества – нацистского, коммунистического и неолиберального – как взаимосвязанные.

Представитель второго поколения франкфуртцев Герберт Маркузе, культовая фигура бунтующей молодежи 60-х, гуру радикального студенчества, пришел к выводу, что репрессивный аппарат либерального общества эпохи постмодерна формирует фашизоидный тип сознания – «одномерного человека». И делает это не менее успешно, чем его «тоталитарные» конкуренты (см.: Маркузе Г. Одномерный человек). Это вывод тем более важный, что у нацизма и либерализма, как известно, одна и та же социальная база – средний класс. Примером государства «скрытого фашизма» для Маркузе и его единомышленников служили, в частности, Соединенные Штаты с массой обывателей-реднеков.

С этой точки зрения идеологическая карта двадцатого столетия, расчерченная по принципу «две плохие теории – одна хорошая», уже выглядела сомнительно. При этом важно принять во внимание, что франкфуртцы вовсе не ставили под вопрос саму категорию тоталитарности («фашизоидности») и даже не пытались сузить ее, как иные консервативные критики «справа». Напротив, они шли по пути расширения понятия, раздвигая его рамки и содержание. В таком ракурсе любой репрессивный механизм выглядел симптомом латентного фашизма.

Многие оппоненты теории, как уже было сказано, указывали на разные социальные предпосылки двух режимов. Коммунизм апеллирует к низам, фашизм и нацизм – к среднему классу и к крупной буржуазии. Кажется, это было у Антонио Грамши: «Опора фашизма – взбесившийся средний класс».

Но для системной критики «двойной» теории тоталитаризма этого было недостаточно. Чтобы критика теории переросла в стратегию и набрала достаточную объяснительную силу, был нужен системный взгляд на политическую историю. Прежде всего надо было разобраться с тем, почему политический мейнстрим ХХ столетия – либерализм – упорно выводится за пределы проблемного поля.

Либерал-социализм

Попытки выйти за привычные рамки исследований тоталитаризма стали особенно заметны к 90-м годам. Пожалуй, наиболее интересной можно считать позицию Иммануэля Валлерстайна, изложенную им в работе «После либерализма». Вышла эта книга в Нью-Йорке в 1995-м. То есть всего через три года после благостной либеральной утопии Фрэнсиса Фукуямы «Конец истории и последний человек» (1992) (до крушения политического «Титаника» 11 сентября 2001 года остается еще восемь лет).

В центре внимания Валлерстайна стояла более масштабная проблема, нежели вопрос о критериях тоталитаризма, – история и смерть либерализма как двухсотлетнего политического проекта. Но с темой тоталитарности это, разумеется, связано напрямую.

Отличительной чертой валлерстайновской позиции можно считать восприятие фашизма и коммунизма не как двух идеологий, противостоящих либеральной демократии, а как составных частей большого либерального проекта, который берет начало в 1789 году. Эта смена ракурса принципиально важна. Именно она задавала новую перспективу рассмотрения старой «околототалитарной» проблематики. Когда впервые открываешь Валлерстайна, не веришь своим глазам. Он дает картину событий ХХ века, абсолютно не похожую на ту, что мы привыкли видеть в советских и постсоветских учебниках, а также в западной прессе.

Цель, заявленная автором, проста. Он стремится описать уже начинавшийся, по его мнению, «процесс разжалования либерализма с его постгеокультурной нормы». А это требует проследить тесную связь либерализма с консервативной и социалистической идеями до фашизма и коммунизма включительно. Валлерстайн определяет «современность» как эпоху либерального доминирования, которая укладывается в два столетия – между Французской революцией и крушением СССР – и берется утверждать, что противостояние трех политических концепций с самого начало было иллюзорным, схоластическим и подчинялось потребностям европейской и мировой Realpolitik.

Социализм в России, согласно Валлерстайну, не был самостоятельным политическим проектом. И хотя октябрь 1917-го кардинально перепахал социально-политический ландшафт, уже в 20-е годы советский режим негласно вошел в консенсус мировых элит. Разговоры о мировой революции в этот период выродились в чистую риторику, выгодную всем участникам консенсуса. Именно в силу этой негласной конвенции холодная война так и не перешла в горячую фазу.

Исходя из этих позиций, можно утверждать: смысл Второй мировой войны состоит в том, что наиболее реакционная часть либерального истеблишмента (а не социалистический Советский Союз) вышла за рамки консенсуса и нанесла удар по одному из его участников. Но с победой Советов консенсус был восстановлен, причем на более выгодных для СССР условиях, хотя и ценой огромных жертв.

В чем же в таком случае системная ошибка западной советологии? В чудовищной переоценке советского проекта.

По мнению Валлерстайна, русский социализм, в отличие от классического марксизма, под видом классового противостояния разрабатывал иную идею – идею национального освобождения, а точнее, демонтажа старой колониальной системы в мировом масштабе. Но первопроходцами Ленин и Троцкий здесь не были. Проект изначально возник в рамках миротворческой политики президента США Вудро Вильсона и его последователей, лишь позднее получив второе, социалистическое издание.

Речь в обоих случаях шла о сломе старого мирового порядка. И здесь США и СССР, несмотря на идеологическое противостояние, на самом деле служившее вершиной политического айсберга, решали одну и ту же задачу. При этом «ленинизм представлял собой более энергичную и воинственную форму антиколониальной борьбы, чем вильсонианство. И конечно, СССР оказывал материальную и политическую поддержку многим антиимпериалистическим движениям».

Так называемое соперничество двух систем было выгодно всем участникам. Почему?

Желание покончить с европейской формой колониализма ради новой – экономической, глобальной, планетарной – вот одна из причин альянса двух идеологий, либеральной и социалистической. Но не единственная. Чтобы планетарная доктрина считалась легитимной, она обязательно должна была иметь глобального оппонента. А чтобы сохранять свой статус, ей было необходимо обеспечить игру по правилам с этим оппонентом. Таким образом, согласно Валлерстайну, советский социализм сыграл роль карманной альтернативы и удобного спарринг-партнера для мирового либерализма. Вывод на первый взгляд несколько неожиданный.

Характеризуя период 1945–1990 годов, Валлерстайн вообще не использует понятие «двухполярный мир». Он уверен: «СССР можно рассматривать в качестве субимпериалистической державы по отношению к Соединенным Штатам постольку, поскольку он поддерживал порядок и стабильность в своей зоне влияния, что на самом деле увеличивало способность Соединенных Штатов к поддержанию собственного мирового господства. Сама напряженность той идеологической борьбы, которая, в конечном итоге, не имела большого значения, играла на руку Соединенным Штатам и была для них серьезным политическим подспорьем (как, несомненно, и для руководства СССР). Кроме того, СССР служил Соединенным Штатам своего рода идеологическим прикрытием в странах третьего мира».

Косвенно этот тезис подтверждается историей нефтедобывающих стран (ОПЕК). Когда они попытались создать картель и шантажировать Запад, именно СССР пришел на помощь «миру капитала» и открыл для него вентиль на полную, не слишком задирая цену. Показательно и индифферентное отношение США и их союзников к силовому подавлению восстаний в восточном блоке (1953, 1968, 1980–1981).

Постепенно этот либерально-социалистический консенсус становился все более очевидным. Только СССР оставался заповедником девственно чистых идей, которые господствовали и в лагере «лоялистов», и в лагере «диссидентов». Получается, что советские ортодоксы, по существу, разделяли антитоталитарную теорию своих оппонентов, только наделяли ее противоположным смыслом, меняя знаки – плюс на минус («коммунизм – хорошо, капитализм – плохо»).

Но западные интеллектуалы давно осознали реальную конфигурацию сил. Именно поэтому «революционеры 1968 года выдвинули протест против этого консенсуса, и прежде всего против исторической трансформации социализма, даже ленинистского социализма, в либерал-социализм», пишет Валлерстайн. В конечном счете «революция 1968 года подорвала фундамент всего идеологического консенсуса, возведенного Соединенными Штатами, включая его козырного туза – прикрытие советским щитом».

А уже «в 1989 году те, кто был разочарован либеральным консенсусом, повернулся против наиболее ярких выразителей либерал-социалистической идеологии, режимов советского типа, во имя свободного рынка».

Консенсус исчерпал себя. Советский щит либерального проекта, cтав прозрачным, исчез за ненадобностью.

Что же произошло в 1989 году?

Валлерстайн уверен: «О том, что произошло в 1989 году, много писали как о завершении периода 1945–1989 годов, считая его датой поражения СССР в холодной войне. Эту дату полезнее было бы рассматривать как конец периода 1789–1989 годов, иначе говоря, времени победы и поражения, взлета и постепенного упадка либерализма как глобальной идеологии – я называю ее геокультурой – современной миросистемы».

О причинах краха двухполярного мира можно говорить долго. Но для нас важен итог этого процесса. И автор «После либерализма» определяет этот итог предельно точно.

«Вильсонианцы, – пишет он, – лишились наконец ленинистского щита, направлявшего нетерпение третьего мира в русло такой стратегии, которая с точки зрения господствующих на международной арене сил в минимальной степени угрожала той системе, против которой выступал третий мир».

Из сказанного следует важный вывод. Так называемый крах коммунистических режимов имел не внутренние, а внешние причины, которые заключались не в устройстве самих режимов, а в логике развития всей либеральной миросистемы, частью которой эти режимы являлись, существуя на правах мнимой и потому безопасной «альтернативы». А потому было бы правильнее определить конец советской системы не как крах, а как демонтаж.

Как ни парадоксально, «последними, кто серьезно верил в обещания либерализма, были коммунистические партии старого образца в бывшем коммунистическом блоке. Без продолжения их участия в обсуждении этих обещаний господствующие слои во всем мире потеряли любые возможности контроля над мировыми трудящимися классами иначе чем силовыми методами… Но одна только сила, как мы знаем со времен по крайней мере Макиавелли, не может обеспечить политическим структурам очень длительного выживания», – уверен Валлерстайн.

Легко вывести из этого тезиса главную мысль: либеральный мир, не имея альтернативы, не имеет и легитимности. Теряя идеологическую привлекательность и накапливая экономические проблемы, он вынужден прибегать к военной силе, поскольку других способов контроля над ситуацией уже не осталось. Это мы понимаем сегодня, следя по новостным лентам за тем, как идет гражданская война между богатым Севером и бедным Югом, за событиями вокруг Сирии.

Каково же будущее либеральной миросистемы после падения коммунистического щита? Она неизбежно будет терять остатки легитимности, упрощаться, ужесточаться и архаизироваться. Или, другими словами, проваливаться в собственное колониалистское прошлое.

В этом смысле очень интересен феномен неолиберализма, по сути смыкающийся с неоконсервативным трендом. Если прежде в либеральной среде было принято рассуждать об обществе равных возможностей, то неолибералы (преемники либералов) считают, что «равные возможности» – это угроза для обладателей экономических привилегий. Но отход от идеи «равных возможностей» – очевидный шаг в сторону сословного государства. То есть того самого явления, с которым призывали покончить европейские буржуазные революции XVIII века, в лоне которых окреп и вырос либеральный проект.

Таким образом, либерализм пришел к отрицанию собственных «священных» ценностей. Сегодняшний либеральный мир в ценностном смысле опустился ниже планки 1789 года. Что позволяет охарактеризовать его экономическую модель уже не как поздний капитализм, но какденежный феодализм, и все это, безусловно, свидетельствует о глубочайшем кризисе либеральной теории.

Впрочем, удивляться тут нечему, учитывая, что либерализм сегодня считается тоталитарной системой почти официально. Раньше он прибегал к мимикрии, перекладывая полицейские (тоталитарные) функции на дочерние режимы, и направлял недовольство в безопасное русло. С этой целью, в частности, теория тоталитаризма и использовалась либеральными элитами. А сегодня? Штабная экономика, культур-расистский дискурс в политике, военные удары… Все эти издержки и диспропорции уже невозможно оправдать наличием геополитических соперников.

Либеральный проект, оставшись без добавочного политического модуля, становится все агрессивнее. И этот тоталитарный либерализм ждет неминуемая утрата легитимности в глазах не только угнетаемых наций, но и западного общества (хотя отсутствие альтернативных проектов может растянуть этот процесс на десятилетия). Но по-другому удерживать status quo уже не получается.

Данная ситуация свидетельствует о конце 225-летнего исторического проекта.

Либерал-фашизм как историческая тавтология

Мнение о том, что либерализм есть нечто большее, чем идеология, высказывалось уже в ХХ веке. В частности, философ, историк и критик Бенедетто Кроче писал: «Либеральная концепция является метаполитической, она выходит за рамки формальной теории политики и в определенном смысле также формальной теории этики и совпадает с всеобщей концепцией мира и реальности» (Кроче Б. Либеральная концепция как концепция жизни).

Сегодня этот факт еще более очевиден. Либерализм давно уже не идеология. Он сделался универсальным политическим и экономическим сценарием «без вариантов», умножающим по всему миру число жертв своей политики.

Для нынешнего состояния либерализма неплохо подходит формула Джорджа Буша: «Л-мир», то есть либеральный мир». Буш использовал это понятие как образ «мягкотелого» общества, которое должны, с его точки зрения, взнуздать неоконсерваторы. Но мы склонны рассматривать американский неоконсерватизм как составную часть Л-мира.

Мнение о том, что тотальность современного либерализма в последние годы многократно возросла, высказывали многие. Например, в этом абсолютно уверен очень популярный на Западе автор-антиглобалист Самир Амин. Правда, в отличие от Валлерстайна, он придавал своей концепции американоцентричное звучание, но на содержании выводов это не сказалось.

Амин считает либеральную идеологию вирусом, который возник как побочный эффект экспансии капитала и ведет к «перманентной войне». Он также подчеркивает религиозно-мессианскую составляющую в американской версии либерализма, утверждая, что политики США видят американцев в роли «избранного народа», что, по мнению Амина, «синонимично Herrenvolk (расе господ), если обратиться к аналогичной терминологии нацистов».

Теперь перенесемся в Европу и откроем книгу Пьера Андре Тагиеффа «Цвет и кровь. Французские теории расизма». Это своего рода каталог разновидностей расистской идеологии на примере Франции. Мы обнаружим в ней перечень концепций «расистского мироустройства» во Франции XIX–XX веков, в том числе «этнорасовый национализм», евгенический расизм «социалистической» направленности, а еще – «эволюционный расизм и социал-дарвинизм».

Последняя разновидность расизма, как легко убедиться, один в один совпадает с современной неолиберальной доктриной.

Исследование Пьера Андре Тагиеффа среди прочего ценно и тем, что оно не дает повода замкнуть понятие «расизм ХХ века» в национальных границах, то есть представить его как в первую очередь германское или «пангерманское» явление. Кстати, такая точка зрения сама по себе носила бы расистский характер. В сущности, расистское звучание имела и классическая концепция Ханны Арендт, которая в своих «Истоках тоталитаризма» выдвигала «панславистскую» теорию коммунизма.

Еще более интересным источником, помогающим в анализе общеевропейских корней тоталитарности, может служить книга Мануэля Саркисянца «Английские корни немецкого фашизма: от британской к австро-баварской «расе господ». Курс лекций, прочитанный в Гейдельбергском университете». Несмотря на название этого издания, материалы, собранные автором, в целом позволяют говорить о фашизме как о синтетическом явлении европейской рациональной культуры. Тем не менее британские примеры преобладают.

Интересны наблюдения за взглядами британской элиты в период между мировыми войнами. «Даже после окончания первой мировой войны Британия все еще могла позволить себе смотреть на мир через призму своего особого имперского статуса… расового превосходства и высокого национального самомнения… Давая четкие определения характерных признаков британской «расы», создатели книг для юношества решительно отграничивали англичан от представителей других рас», – вспоминал в ХХ веке Джон Ю. Норвич.

Так что у автора хорошо известной утопии Джорджа Оруэлла были все основания заявить однажды: «Вероятно, Англия – единственная в мире великая страна, в которой интеллектуалы стыдятся собственной национальной принадлежности… В левых… кругах полагают, что в принадлежности к английской нации есть нечто постыдное…»

Вообще, книга Саркисянца, помимо богатства материала, отличается точностью выводов. Заслуга автора в том, что он отыскал в либеральной теории именно тот смысловой слой, который является переходным от этнического к социальному расизму. Так, еще в 1850 году, пишет Саркисянц, «эдинбургский профессор анатомии Роберт Нокс… стал приписывать ирландцам целый ряд качеств, несовместимых с чертами среднего класса», – то есть определил ирландцев (шире – кельтов) как экономически несостоятельную расу. По мнению Нокса, «источник всех бед Ирландии кроется в расе, кельтской расе Ирландии… Следует силой изгнать эту расу с земель… они должны уйти. Этого требует безопасность Англии».

Таких примеров у Саркисянца очень много, и не только у него. И это вполне естественно. Потому что непредвзятый анализ морально-этических оснований либерализма и фашизма обнаруживает их полную идентичность.

Первое. Классическую либеральную теорию и ее неклассический, фашистский вариант объединяет общий моральный императив. А именно – тотальная конкуренция, то есть принцип естественного отбора, перенесенный из животного мира в человеческое общество. В эпоху социализма эту доктрину принято было называть «социал-дарвинистской». Весьма точное определение.

Второе. Общий признак, объединяющий классический колониальный либерализм с фашизмом гитлеровского образца, – это модель расколотого, разделенного мира. Один из современных левых авторов, Михаил Магид, перефразируя положения знаменитого представителя левого движения ХХ века профессора Падуанского университета Антонио Негри, пишет об этом так: «Колониальная идентичность действовала посредством логики исключения… Белое, цивилизованное, организованное, продуктивное, разумное здесь противопоставлялось цветному, природному, хаотичному, неэффективному, чувственному, дикому. Как отмечал алжирский исследователь колониализма Франц Фанон, «колониальный мир – это мир, расколотый надвое». Колонизированные исключены из европейского пространства не только территориально, не только на уровне прав и свобод, но и на основе мышления, ценностей, жизненных целей. Они представлены в мышлении колонизатора в образе «других», отброшены за границы цивилизации. Конструирование идентичности строится по принципу «мы–они» и основано на существовании жесткой границы» (Магид М. «Постимпериализм»).

Точнее не скажешь.

Христианство и тоталитаризм

Возникает естественный вопрос: в какой идеологической системе отсутствует логика исключения, принцип «мы–они»? Ответ очень простой. Такая система есть, ей две тысячи лет. Это апостольское христианство. Определение «апостольское» отнюдь не лишнее: в течение веков христианское учение испытывало самые разные деформации, выражавшиеся то в крестовых походах, то в выморочных положениях протестантской этики.

Мальтузианский принцип тотальной конкуренции противоположен христианской морали. Именно поэтому по мере ужесточения либеральной политики (вне всякого сомнения наследующей мальтузианству) все более активной становится борьба с религией, которую ведут идеологи глобального секулярного мира. Запреты на публичное ношение крестов, осквернение и разрушение храмов, спиливание крестов, пляски на амвоне и разжигание ненависти к религии – все это приветствуется «хозяевами дискурса».

Диаметрально противоположные ценности – это одна причина конфликта. Но есть и другая. Христианство стоит на страже традиционных общественных институтов, а они являются нежелательной помехой для колониального мышления. В «глобализированном мире» не должно остаться ничего традиционного – таков принцип современного либерализма. Традиция мешает управлению, свободному манипулированию информацией и потоками капитала. Поэтому либеральными элитами взят курс на воинствующий антитрадиционализм, который грозит превзойти «достижения» госатеизма советского образца.

Но почему так исторически сложилось? Откуда это кардинальное расхождение? И нет ли в либеральной доктрине скрытой религиозной составляющей? На этом следует остановиться подробнее.

Исторически зрелый тоталитаризм – это последнее звено в цепочке, которая берет начало с отказа от традиционного христианства. То есть с европейской Реформации.

Полностью сбрасывать со счетов богословский аспект проблемы было бы неверно. Оговоримся: речь сегодня идет не о протестантских церквях, а о «протестантской этике», которая давно является скорее политическим, нежели религиозным феноменом.

Тем не менее отметим, что именно в рамках европейской Реформации возник особый тип европейского миросозерцания, который основан на идее «избранности» одних людей по сравнению с другими. В XVI веке эту идею было принято понимать чисто теологически, как «избранность ко спасению».

В соответствии с ортодоксальным христианством спасение, как известно, есть категория неземной жизни. Однако мерилом «избранности» в рамках протестантской (особенно кальвинистской) этики все чаще становился материальный «успех» в земном мире. Эта концепция и стала отправной точкой для либерального проекта.

Позднее на этот морально-этический фундамент наслоилась философия Просвещения. Причем в бытовом, нефилософском понимании идея «просвещения» дикарей становилась своеобразной индульгенцией для политики колониальных захватов и шла рука об руку с военно-техническим прогрессом.

Но какие именно ценности цивилизованный мир так стремился «преподать» дикарям в обмен на живой товар, драгоценности, колониальную экзотику и дешевый труд?

Ценности европейской цивилизации в колониальную эпоху включали в себя либеральные идеи «естественных прав», парламентаризма и «свободной торговли». Причем термин «свобода торговли» понимался порой так широко, что включал в себя сбыт живого товара, «принуждение к рынку» («опиумные войны» в Китае), угнетение и унижение туземного населения и т.п.

Таким образом, «естественные права» одних утверждались отнятием прав у других. Свобода европейцев оплачивалась угнетением мировых окраин. Технический арсенал для захватов обеспечивался успехами европейской науки, а жажда прибыли и материального успеха – доктриной «протестантской этики»…

В этом русле и шло развитие либерализма вплоть до эпохи «золотого миллиарда». Советский проект породил иллюзию выхода из этого круга и до поры до времени спасал либеральный мир от восстания окраин. Он давал угнетенным призрачную надежду и мнимую возможность выбора. А заодно служил своеобразным громоотводом: либералы всегда были готовы заявить, что ГУЛАГ – это следствие коммунистических идей, а Бухенвальд и Освенцим в лоне либерального общества возникли совершенно случайно.

Вопрос о кровных узах либерализма и фашизма уже был рассмотрен выше. Добавим лишь, что стремление отмежевать «доброкачественный» либерализм от его злокачественных последствий наталкивается не только на исторические, но и на морально-этические контраргументы. Ведь у любого критически мыслящего человека «возникает вопрос: почему «свободная конкуренция» (то есть борьба за выживание) допустима внутри либерального консенсуса, но такая же свободная конкуренция между нациями, классами или социальными системами дурна и непозволительна? В чем принципиальная разница?» (см.: Белжеларский Е. Логика и смысл современного либерализма // ПЕРЕЛОМ. М.: Пробел, 2013).

По тому же поводу уже упоминавшийся Макс Хоркхаймер, один из основателей Франкфуртской школы, однажды очень точно сказал: «Тоталитарный режим есть не что иное, как его предшественник, буржуазно-демократический порядок, вдруг потерявший свои украшения».

Сегодня подлинный генезис тоталитаризма перестает быть тайной за семью печатями. Вопреки мнению Карла Поппера, писавшего о «закрытости традиционных обществ», и Ханны Арендт с ее тезисом о панславистских корнях большевизма, тоталитаризм – продукт западной культуры Нового времени. Это совершенно очевидно.

Либеральные табу

Теперь мы можем вернуться к главному вопросу: что произошло с представлениями о тоталитаризме в ХХ веке и почему столь неубедительная теория появилась на свет и стала одним из устойчивых стереотипов массового сознания?

Чтобы замаскировать неудачную родословную тоталитаризма, его защитники всегда были готовы сохранить в списке критериев тоталитарного общества «сильную власть», но затушевать рационализм и дух модернити. Кроме того, они то и дело норовили подменить корпоративный коллективизм фашистского строя общинностью и соборностью русского, православного или – шире – любого традиционного общества. После серии таких подмен теория «двойного тоталитаризма» сделалась удобным политическим орудием, заточенным против любой традиции, в том числе и против европейского христианства. Которое, как мы сегодня видим, стало жертвой глобального секулярного проекта.

Скрывать пришлось не только истоки тоталитаризма, но и подлинные причины его расцвета в двадцатом веке. Собственно говоря, феномен германского нацизма адепты теории бинарного тоталитаризма предпочли не исследовать, а скорее заклясть, навесив табличку «фашизм». По сути, это был негласный интеллектуальный карантин.

Врага желательно знать в лицо. Но европейская рефлексия тоталитаризма пошла кружным путем, далеко уводящим от существа вопроса. Моральное отрицание нацизма и фашизма стало обязательным (что само по себе правильно), а вот их серьезное научное исследование попало в разряд общественных табу.

По-видимому, это закономерно. Ведь даже при беглом взгляде смысл явления слишком очевиден. Кроме параноидального антисемитизма (характерного для Гитлера и его окружения, но, скажем, отнюдь не для Муссолини), фашисты не привнесли в политическую практику западного общества ничего нового. Они лишь поменяли контекст – с туземного на внутриевропейский.

Например, касаясь в своих выступлениях «восточного вопроса», Гитлер говорит о том, что восточные территории должны стать для Германии тем же, чем стала Индия для британцев. Аналогичная ситуация сложилась с концлагерями. Впервые их придумали и воплотили англичане в ходе англо-бурской войны. Но если, будучи применена в Южной Африке, эта практика не вызывала особого беспокойства у европейской общественности, то те же методы, применяемые в центре Европы и к европейцам, вызвали настоящий шок. Что допустимо на задворках «свободного мира», то немыслимо в самом «свободном мире»…

Один из странных парадоксов этой ситуации заключается в том, что либеральное отторжение гитлеровских колониальных методов в Европе само по себе носило колониалистский характер, поскольку те же самые методы считались чем-то вполне допустимым вне европейской ойкумены.

Очевидный факт: режим 30-х годов в Германии – законный ребенок европейского либерального империализма – слишком серьезно ранил европейское самосознание и был отвергнут. Аналогичная история постигла и коммунизм. Оба явления были насильно отселены в теоретическое гетто, отсюда и нежелание лишний раз ворошить проблему.

Сегодня теория «двойного тоталитаризма» не только находится под огнем критики (о чем почему-то стесняются говорить в России), но и испытывает определенные внутренние пертурбации. Поскольку эта теория имеет не научную, а чисто политическую природу, то как только она попадает в поле открытой публицистики, так вокруг нее закипают страсти. Скажем, понятие «нормализация германской истории» все чаще звучит в ходе дискуссий и уже не считается неприличным, хотя явно несет в себе неофашистские коннотации (см. об этом, напр.:Дрожжин С.Н. Призрак неонацизма: Сделано в Новой Европе. М.: Алгоритм, 2006).

Интересные наблюдения за эволюцией доктрины тоталитаризма можно найти у многих авторов левого направления. Очень показательна статья Александра Тарасова «Ошибка Штирлица. Для чего им «теория тоталитаризма»?». Речь там идет о дискуссии, получившей отражение в сборнике «Прошлое: российский и немецкий подходы».

А вот мнение Томаса Зайберта, немецкого активиста движения против капиталистической глобализации: «В 1989 году после распада СССР… в Германии начался сильный рост фашистских тенденций. И однажды, когда я сидел дома и читал книжку, я сказал себе: «Ты не можешь просто читать книги в такое время, ты должен опять вернуться на улицы и дать достойный ответ фашистам»« (Зайберт Т. У левых нет готовых ответов на кризис // Левая политика. 2009. № 9).

Как и почему возникает ретроспективная фашизация либерального сознания, уже было сказано. Но важно еще раз подчеркнуть психологическую мотивацию этого процесса. Испытывая кризис содержания, либерализм формирует негативный тип идентичности. Отделяя от себя свои бывшие составные части, он создает убедительный образ врага как во времени (бывший СССР, Германия до 1945 года), так и в пространстве, в лице зависимой части мира («Юг», «другая цивилизация»).

Практика либеральной геополитики также предельно проста. Чужая традиция объявляется не соответствующей «стандартам демократии», то есть социально неполноценной, а потому якобы обреченной на зависимость и бедность. В действительности все наоборот: бедность есть причина неразвитости социальных и демократических институтов.

Закат теории

Сегодня морально устаревшая теория тоталитаризма удовлетворяет далеко не всех. Либерализм теряет способность объяснять себя.

Возникает вопрос: была ли либеральная система в ХХ веке с самого начала тоталитарной? Безусловно, была. И потому, что создала инфраструктуру мирового господства, включив в нее советскую «альтернативу» на правах подсистемы. И потому, что германская контрсистема, просуществовавшая 12 лет, имела стопроцентно либеральные корни.

Как известно, Иосиф Сталин, комментируя итоги войны, не произнес слова «фашизм». Он говорил о германском империализме. Кремлевский горец не соврал. Третий рейх был бесчеловечнее, а следовательно, либеральнее своих оппонентов. Но этот либеральный контрпроект провалился: новому дивному миру суждено было стать «империей Уолл-стрита».

СССР стал хотя и удаленной, но полноценной частью американского проекта. Советские вожди не были свободны в своих решениях и подчинялись «правилам игры», тогда как Третий рейх попытался осуществить слом системы, овладев европейским хартлендом. Поэтому называть советскую систему отдельным, самостоятельным тоталитаризмом совершенно некорректно.

Таким образом, в ХХ веке мы имели три взаимосвязанные идеологии. Это идеология-гегемон (либерализм), ее радикальное ответвление (нацизм) и идеология прикрытия, спутник идеологии-гегемона (советский социализм).

Теорию «двойного» тоталитаризма пора признать несостоятельной. В действительности есть только один тоталитарный режим – либеральный. Фашизм и коммунизм являются не его конкурентами, а его составными частями. Первый представляет собой ядро, а второй – периферию. Поэтому выстраивать систему «два тоталитаризма – одна демократия» просто не имеет смысла. Можно говорить о трех тоталитаризмах, но в этом случае слово «тоталитаризм» кардинально меняет смысл. Оно обозначает уже не доктрины, а состояние идеологического пространства в целом, которое возникло в ХХ веке.

Следовательно, правильно говорить не об отдельных идеях, а о состоянии тоталитаризма, в которое вошли европейская мысль и европейская политика в прошлом столетии.

«Состояние тоталитаризма» и есть конечный продукт развития европейской мысли после 1789 года.

Подлинным конкурентом тоталитаризма было и остается только христианство.

Патернализм , в значении описания формы государственного устройства, имеет следующие особенности:

1. Подчинённый находится в ресурсной зависимости от патерналиста, возможно, добровольной. Поскольку многие риски, связанные с добычей ресурсов берёт на себя патерналист, это может быть выгодно для подчинённого.
2. Патерналист обычно является отдельным лицом, в то время как его подчинённые рассматриваются как коллектив. Возможно также возникновение иерархических структур, при котором патерналист делегирует часть своих полномочий.
3. Идеологический аспект патернализма связан с оправданием подчинения, подчёркивающим заботливую роль патерналиста. Подчёркивается, что подчинённые не обладают достаточной самостоятельностью, чтобы оценить возможные последствия своих поступков и решений. Таким образом, они могут нанести себе необратимый вред, и за ними необходим контроль для их же блага. Вместе с этим, с подчинённых снимается часть ответственности за это.
4. Патернализм обычно является распространённым отношением, охватывающим все аспекты жизни подчинённых и затрагивающим личность в целом, не ограничиваясь отдельными видами деятельности индивида.

Идеология патернализма рассматривается как противоречащая социальному дарвинизму и либерализму.

Либерализм

Либерали зм (от лат. liberalis - свободный) - философское и общественно-политическое течение, провозглашающее незыблемость прав и свобод человека перед лицом государства и выступающее за минимизацию вмешательства государства в жизнь граждан. В XX веке либерализм стал общепринятым в развитых странах.

Либерализм провозглашает права и свободы каждого человека высшей ценностью и устанавливает их правовой основой общественного и экономического порядка. При этом возможности государства и церкви влиять на жизнь общества ограничиваются конституцией. Важнейшими свободами в либерализме признаются свобода публично высказываться, свобода выбора религии, свобода выбирать себе представителей на честных и свободных выборах. В экономическом отношении принципами либерализма являются неприкосновенность частной собственности, свобода торговли и предпринимательства. В юридическом отношении принципами либерализма являются верховенство закона над волей правителей и равенство всех граждан перед законом вне зависимости от их богатства, положения и влияния.

Либерализм зародился во многом как реакция на бесчинства абсолютных монархов и Католической церкви. Либерализм отверг многие положения, бывшие основой предшествующих теорий государства, такие как божественное право монархов на власть и роль религии как единственного источника истины. Вместо этого либерализм предложил следующее:
обеспечение данных от природы естественных прав (включая право на жизнь, на личную свободу, на собственность);
обеспечение гражданских прав;
установление равенства всех граждан перед законом;
установление свободной рыночной экономики;
обеспечение ответственности правительства и прозрачности государственной власти.

Функция государственной власти при этом сводится к минимуму, необходимому для обеспечения этих принципов. Современный либерализм также отдаёт предпочтение открытому обществу, основанном на плюрализме и демократическом управлении государством, при условии неукоснительного соблюдения прав меньшинств и отдельных граждан.

Некоторые современные течения либерализма более терпимы к государственному регулированию свободных рынков ради обеспечения равенства возможностей добиться успеха, всеобщего образования и уменьшения разницы в доходах населения. Сторонники таких взглядов полагают, что политическая система должна содержать элементы социального государства, включая государственное пособие по безработице, приюты для бездомных и бесплатное здравоохранение. Всё это не противоречит идеям либерализма.

Согласно либерализму, государственная власть существует только для блага граждан, и политическое руководство страной может осуществляться только на основе общественного консенсуса. В настоящее время наиболее соответствующей либеральным принципам политической системой является либеральная демократия .

Тоталитаризм

Тоталитаризм (от лат. totalis - весь, целый, полный; лат. totalitas - цельность, полнота) - политический режим, стремящийся к полному (тотальному) контролю государства над всеми аспектами жизни общества.

Тоталитаризм с точки зрения политологии - форма отношения общества и власти, при которой политическая власть берёт под полный (тотальный) контроль общество, образуя с ним единое целое, полностью контролируя все аспекты жизни человека. Проявления оппозиции в любой форме жестоко и беспощадно подавляются или пресекаются государством. Также важной особенностью тоталитаризма является создание иллюзии полного одобрения народом действий этой власти.

Исторически понятие «тоталитарное государство» (итал. stato totalitario) появилось в начале 1920-х для характеристики режима Бенито Муссолини. Тоталитарному государству были свойственны не ограниченные законом полномочия власти, ликвидация конституционных прав и свобод, репрессии в отношении инакомыслящих, милитаризация общественной жизни. Правоведы итальянского фашизма и немецкого нацизма использовали термин в положительном ключе, а их критики - в отрицательном. На Западе в годы холодной войны была взята на вооружение риторика, которая пыталась использовать любые общие черты сталинизма и фашизма для объединения их под одной вывеской тоталитаризма. Эта модель широко использовалась в антикоммунистической пропаганде.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru

Федеральное агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования

"Ижевский государственный технический университет"

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

по дисциплине: "Философия"

на тему: "Либерализм и тоталитарный режим"

Выполнила: студентка гр. 4-60-4/З/

Васильева Е.П.

Проверил: Джейранов Ф.Е.

Ижевск,2011

Тоталитарный режим - основанный на полном господстве государства над всеми сторонами жизни общества, насилии, уничтожении демократических свобод и прав личности.

Советский период - один из самых сложных и противоречивых периодов истории России, который принято сегодня называть тоталитарным. По словам Джейранова.Ф.Е. советский вариант тоталитаризма представляется как явление, связанное не только с процессами индустриализации и соответствующими процессами изменения человека, но и с архетипами российской культуры, с такими устойчивыми константами национального сознания, как вера в мессианское предназначение, харизматичность верховной власти, эгалитарный дух общины с его круговой порукой и др.

Феномен тоталитаризма характеризуется, прежде всего, тремя основными признаками, взаимосвязанными и взаимообусловленными:

1. абсолютная власть, полное господство идеологической, социально- политической системы над человеком, государства над обществом;

2. очень мощная целенаправленная индоктринация, основанная на мифах и апеллирующая не столько к разуму, сколько к эмоциям и имеющая своей целью заставить людей поверить в истинность господствующей доктрины и справедливость ее лозунгов и целей;

3. принципиальная аморальность и полное презрение к человеку.

Тоталитаризм готов принести в жертву все и всех: морально то, что способствует укреплению системы, даже если для этого нужно уничтожить по тем или иным признакам миллионы людей.

Советский тоталитаризм как историко - социокультурный феномен имеет некоторые характерные особенности. Одна из них - дистанция между заемной у внешнего общемирового контекста формой и ее заполнением, взятым из глубин архаической традиции. Используя семантику, набор образов, номинаций политических институтов, советский режим наполняет их естественным для себя содержанием, что приводит к отчуждению их действительной сущности: юридизированный произвол облекается в форму права; представительные институты обретают форму парламентских советов; специфическая мифология, привлекающая семантику и формы научного знания, апеллирующая к сциентистским идеям и, собственно, философским ценностям, оформляет себе в формах философии, идеологии, гуманитарного знания. Другая - принципиальная неоптимальность системы, что нужно рассматривать как отчуждение субстанциональной рациональности. Логика системы технологическая, организационная - в принципе ориентирована не на оптимизацию, а на некоторые внерациональные ориентиры. Наконец, в отличии от других вариантов советский вариант в известном смысле стал продуктом социального творчества большинства населения, иллюзорным воплощением его вековых идеалов, чаяний и надежд. Этот режим не только был глубоко укоренен в ткань социальных отношений, но и в результате различных длительных манипуляций настолько изменил "человеческий материал", что неприятие свободного и цивилизованного образа жизни еще долго будет характерно для многих социальных слоев.

При философском анализе такого сложного явления, как советский тоталитаризм, при попытке дать более или менее адекватную философскую интерпретацию важно найти такой метод исследования, который позволил бы рассматривать в единстве объективные общественные структуры и соответствующие им идеологемы, а также те мировоззренческие представления, которые порождались сцеплением идеологических и общественных структур. Для обозначения указанных компонентов следует использовать термин призма - теоретические зарисовки тех или иных фрагментов социальной жизни, которые высвечивают грани общественной тотальности - "развитой конкретности, раскрывают действительное и смысловое их единство, но не разрушают при этом целостность исследуемого предмета". Джейранов.Ф.Е. утверждал что, при этом важно иметь в виду положение, что социально- философское осмысление выражает переход от описания внешних форм объединения людей к утверждению внутренних форм консолидации через диалог, коммуникации, скрытые социально- психологические процессы, через все многообразие общественные структуры. Этот процесс можно назвать переходом от классического к неклассическому типу рациональности и ее философского постижения. тоталитарный режим либерализм

В механизме тоталитаризма можно выделить ряд способов манипуляций, успешно реализованных в советском обществе. Это, прежде всего, целостная дезориентация и культивирование мнимой заинтересованности в тоталитарных порядках, а также привитое одномыслие и превращение во врага. В совокупности они представляют собой экзистенциальное измерение образа жизни в тоталитарном обществе, охватывают все основные мотивации жизнедеятельности человека - его ценностные ориентации, индивидуальные интересы, мышление и убеждения. Сверхзадачей всех видов манипуляций является "установление такой многомерной связи между отчуждением личности и ее самоотчуждением, которая бы скрывала как первое, так и второе, создавала бы фальшивую действительность, иллюзию гармонии, в крайнем случае, позитивный компромисс с реальностью"

Либерализм - идеологическое и политическое течение, объединяющее сторонников демократических свобод свободного предпринимательства.

Либерализм - идейное общество политического течение, возникшее в европейских странах в 17-18 вв. и провозгласившее принципы гражданских, политических, экономических свобод. Истоки либерализма - в концепциях Дж. Локка, физиократов, А.Смита, Ш.Монтекье и др., направленных против абсолютизма и феодальной регламентации. Идеи либерализма получили первое воплощение в Конституции США и Декларации прав человека и гражданина во Франции. В 19-20 вв. сформировались основные положения либерализма: гражданское общество, права и свободы личности, правовое государство, демократические политические институты, свобода частного предпринимательства и торговли. Современный либерализм исходит из того, что механизм свободного рынка создает наиболее благоприятные предпосылки для эффективной экономической деятельности, регулирования социальных и экономических процессов; вместе с тем постоянное вмешательство государства необходимо для поддержания нормальных условий конкуренции. В последние десятилетия происходит сближение идей либерализма, консерватизма и социальной демократии.

Литература

1. Джейранов Ф.Е. " Феномен отчуждения человека в исторических науках"

2. Ермаков Ю.А. "Манипуляции личности. Смысл, приемы, последствия"

3. Ожегов С.И. "Толковый словарь русского языка"

4. Бородулин В.И., Горкин.А.П., "Энциклопедический словарь"

5. Гайда.А.С., Китаев.В.В., Социализм сегодня: ситуация выбора// Социализм и Россия"

6. Васильев Л.С. Вместо введения: Дискуссия " Тоталитаризм- явление XX века"

7. Ю. Борисов, Голубев А, "Тоталитаризм и отечественная история // Тоталитаризм как исторический феномен"

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Идеология как совокупность оценок и суждений, на которых строится понимание процессов социальной действительности. Отличие идеологии от философии. Характеристика базовых положений основных видов современной идеологии: либерализма, консерватизма и других.

контрольная работа , добавлен 08.02.2013


Происхождение государства. Сущность государства. Формы правления. Формы государственного устройства. Политический режим. Государство и гражданское общество.

реферат , добавлен 22.01.2003


Современный этап исторического развития. Усложнение взаимосвязей между всеми сторонами жизни общества, между континентами, странами, регионами. Понятие мировоззрения и его структура. Познавательный, эмоционально-волевой и ценностно-нормативный компоненты.

реферат , добавлен 10.06.2012


Мультикультурализм: понятие и содержание, основные этапы и принципы развития, роль и значение в современном обществе. Закономерности существования современного общества как совокупности культур. Взаимосвязь либерализма и права, его философские основы.

контрольная работа , добавлен 30.01.2016


Отношение Струве в марксистской философии, критика марксистской теории социальной революции. Понимание социализма, причины формирования радикально-революционного характера марксистского учения. Суть либерализма и его преимущества, концепция государства.

контрольная работа , добавлен 18.11.2009


Тоталитарные государства - превращение человека в контролируемый "винтик" государственной машины. Разочарование в общественных идеалах, выраженное в произведениях (антиутопиях) писателей ХХ века о возможности образования "негативных" социальных систем.

реферат , добавлен 07.05.2009


Проблема развития общества в истории философии. Исторический процесс в материалистической концепции Маркса. Вопрос смысла жизни человека. Понятие и виды социальной мобильности. Стратификация современной России. Форма правления, типы политических режимов.

контрольная работа , добавлен 03.03.2011


Возникновение традиционной арабо-исламской философии. Рассмотрение трех основных этапов развития исламской философии: классический, позднее Средневековье, современность. Школы и течения: калам, восточный аристотелизм, исламский либерализм, суфизм.

реферат , добавлен 07.05.2015


Теоретическое представление и реальная жизнь общества, выраженное категорией бытия. Детальное рассмотрение духовной жизни общества, сферы нравственности. Эстетические формы духовной жизни. Понимания красоты общечеловеческой и "надчеловеческой" сущности.

реферат , добавлен 16.10.2010


Основные факторы, определяющие политическую жизнь общества. Общественные отношения. Государственная власть и виды политических режимов. Возможно ли на практике полное единство морали и политики и, какова политическая роль интеллигенции в обществе?